Мясные скандалы

Интервью с экспертом Россельхознадзора.

«Мясо из США вредно для россиян», «Мясной скандал принимает международный характер», «Конина под видом говядины могла попасть и на наш рынок».

С начала этого года подобные устрашающие заголовки один за другим появлялись почти в каждом издании. За последний месяц  «мясная тема» поутихла —  то ли в связи с новым пристальным интересом к рыбной продукции (кстати, здесь заголовки еще интереснее, например, «Оборотни в чешуе»© НТВ), то ли в связи предпринятыми мерами различных ведомств.

И все же мы решили обсудить прозвучавшие опасения еще раз, уже без паники, в спокойной обстановке. На вопросы нашей редакции о ситуации с фальсификации мясной продукции ответил Помощник Руководителя Россельхознадзора  Алексей Алексеенко.

Редакция: В этом году чувствуется какой-то особый интерес  СМИ и потребителей к теме мясной продукции. Скандалы, озвученные один за другим, — это случайно стечение обстоятельств, манипуляция общественным мнением или действительно назревший кризис?

Алексеенко: Я думаю, особый интерес к подобной информации был всегда. Причем, еще с библейских времен. С тех же времен пищевую продукцию пытались фальсифицировать.

Если говорить о скандалах последних лет, это, конечно, не случайность. Совпало очень много факторов. Это, во-первых, продовольственный кризис 2007 года, дальше финансовый кризис, когда спекулятивный капитал ринулся в сферу производства продуктов питания.

Другая причина – усиление криминальной активности во всем мире. Схемы, которые сейчас разворачиваются в Евросоюзе, потребовали усилий  достаточно многих людей в разных странах, иногда на разных континентах.

 

Редакция: В Великобритании, в свою очередь, прокомментировали ситуацию с кониной как международный преступный заговор. Вы с таким мнением согласны?

Алексеенко: Безусловно,100%. Это абсолютно точное определение. Глубоко эшелонированный международный преступный  заговор, в котором участвуют представители мафии очень многих стран.

 

Редакция: Откуда такая уверенность?

Алексеенко: Дело в том, что здесь речь идет о хорошо организованной подпольной работе. Задействованы международные потоки контрабандной продукции. Все это находится под контролем организованных преступных структур.

Но такие связи могут быть обрублены и, скорее всего, это будет сделано. По крайней мере, уже сейчас можно сказать, что по этому преступному бизнесу нанесен очень большой удар. Но есть и серьезная угроза того, что мафия эти продукты питания попытается перебросить в другие страны, в том числе, в Россию. В этом случае с нашей стороны единственный эффективный метод — контроль на границе.

Но скандалы на этом не заканчиваются. В США уже разворачивается новое дело, когда вдруг выяснилось, что рыба, которая поступает на прилавки, фальсифицирована. Оказалось, что 60% тунца вовсе не является тунцом, 90% филе морского окуня – не морской окунь. Вместо дорогого дикого лосося с Аляски продается дешевый из Чили.

 

Редакция: А в России все благополучно складывается?

Алексеенко: Ну что вы, нет. Мы говорим об этом и сообщаем. В прошлом году был жуткий случай в Норильске, когда на рынке продавали свинину от животных, больных трихинеллёзом. Погибли люди.

Бывают случаи, когда люди гибнут от сибирской язвы, заражаясь. Был случай совершенно дикий, когда кобыла умерла от сибирской язвы, а ее мясо использовали для производства пельменей и бросили в торговую сеть. От этого не может быть защищена ни одна страна.

 

Редакция:  Где сейчас наиболее напряженная обстановка с фальсификацией продуктов питания?

Алексеенко: Наиболее видимый кризис в Европе. Он показывает, что сама система прослеживаемости не работает.

Мы об этом очень много с ними говорили. Предупреждали Германию, например, о том, что в стране нет программы борьбы с диоксином. И буквально через 3 месяца у них возник диоксиновый скандал. Диоксин попал в пищевую цепочку, а это сильнейший канцероген.

В феврале 2011 мы ввели ограничения на 3 германских территории. Евросоюз выступил с резкой критикой. А после этого грянул совершенно странный кризис, когда люди обнаруживают, что они едят совсем не то, за что платят деньги. Они покупают гамбургер, а в нем содержится конина. Причем, в некоторых продуктах содержание доходило до 100%.

 

Редакция: Так в скандале с кониной возмущение потребителей больше связано с тем, что их обманули с видом мяса или это боязнью за здоровье?

Алексеенко: Конина – дорогое мясо, существенно дороже, чем говядина. Оно может быть дешевым только в одном случае, если получено от старых больных животных. Это рабочие лошади, которых собирают по восточной Европе, или бывшие скаковые лошади, которые списываются с ипподромов и оказываются на подпольных бойнях. На западе таких лошадей называют «walking pharmacies» (ходячие аптеки), потому что они получают огромное количество разных препаратов, от допингов до обезболивающих, и стероидные препараты, и тот препарат, из-за которого возник весь этот скандал.

Первоначально в лаборатории обнаружили именно обезболивающий препарат, который применяется только для лошадей и который никак не должен попадать ни в каком количестве в пищевую цепочку человека. Поэтому это в первую очередь риски для здоровья человека.

Поскольку препарат применяется только на лошадях, стали смотреть, что же это за мясо и обнаружили генетический материал лошадей.  После этого в Англии стали обнаруживать примеси другого мяса. Например, свинину в халяльных продуктах или в кошерных. Для верующего человека – это как плевок.

В маркировке это мясо никак не было обозначено.  Конина, которая находилась в составе, проходила через голландскую компанию Draap. Если прочитать наоборот, по-голландски получится слово «paard» (лошадь). И в этой компании происходила удивительная трансформация: закупали  исключительно конину, а на выходе получали только говядину. Система прослеживаемости этого не заметила.

 

Редакция: В чем принцип работы этой европейской системы?

Алексеенко: Теоретически в нее должны вноситься данные о всех перемещениях продукции. Допустим, на этой фирме произведена говядина, она поступили на другую фирму. Все это фиксируется по количеству и другим параметрам. В итоге замыкается в одну общеевропейскую сеть.

Получается, что в случае с кониной из системы выпали достаточно серьезные элементы: речь идет об огромных количествах фальсифицированной продукции.

Сейчас прослеживаются потоки, по которым поступала конина . И, кстати, не только конина. Обнаруживают и ДНК осликов, и водяных буйволов. Речь идет о том, что мясо поступает из неизвестных источников, неизвестно чем кормившихся и обрабатываемых. То есть риск действительно высок.

В Евросоюзе говорят о том, что необходимо отменить госконтроль, а предприятие само должно отвечать за все, через суд в случае нарушения. Но редко кто свяжет опасную продукцию с последствиями. У человека начнут болеть почки или печень, и никто никогда не свяжет это с той пищей, которую он ел. Здесь мы снова задаемся вопросом, кто должен быт гарантом безопасности. По международному праву, это прямая обязанность государства. Но Европейская государственная система не смогла создать необходимых условий.

Нужна очень четкая система прослеживания от поля до прилавка. Важно отслеживать животное с момента рождения, обеспечивать безопасность кормов и правильное применение ветеринарных препаратов. Потому что другая проблема – это неправильное применение препаратов, увеличение доз и скапливание остаточных количеств в той продукции, которая идет к нам на стол.

Хороший пример системы, которая работает, есть  в Новой Зеландии. В последний раз там были встревожены тем, что удобрения из травы попали в молоко. И они запретили применять это удобрение.

 

Редакция: Почему в Новой Зеландии система работает, а в Европе нет?

Алексеенко: Европейский союз – это конгломерат стран, которые до сих пор связаны достаточно своеобразно. Основные связи – экономические.

В отношении обеспечения безопасности – принцип достаточно избирательный, потому что более или менее контролируются внешние границы Евросоюза, то есть поступление продукции из третьих стран. В отношении экспорта из Евросоюза все намного хуже.

Евросоюз в целом не дает гарантии безопасности продукции, ее дают страны-поставщики. То есть, допустим, продукция поступает из Германии, и германская ветеринарная служба должна обеспечивать свои ветеринарные гарантии безопасности. Но здесь наступает странный момент: мы не можем напрямую вести переговоры с германской ветеринарной службой о том, как они должны улучшать систему обеспечения безопасности. Еврокомиссия требует, чтобы переговоры шли через нее. Вместе с тем у Еврокомиссии нет механизма, который мог бы реально обеспечивать безопасность на границах. На границах та продукция, которая идет к нам ими не проверяется.

 

Редакция: Чем отличается наша система безопасности пищевых продуктов?

Алексеенко: Она не отличается совершенством, скажем прямо. Дело в том, что в результате административной реформы 2004 года ветеринарная служба страны оказалась раздробленной. И здесь не все пошло, мягко говоря, во благо.

В отношении импортируемой продукции мы смогли выстроить систему, которая гарантирует безопасность. Здесь действует договор со странами-поставщиками, проверка работы их ветеринарных служб, проверка предприятий, которые поставляют продукцию, ветеринарная сертификация, мониторинг уже по прибытию сюда. Т.е. действует достаточно четкая система.

Внутри страны есть мы – Федеральный центр, есть ветеринарная служба во всех субъектах Федерации, есть наше территориальное Управление и есть ветеринарные службы во всех ведомствах. Получается набор автономных образований. И это создает достаточно большие проблемы. Причем иногда проблемы нерешаемые или трудно решаемые.

Именно из-за этой разобщенности с нами случилась беда с африканской чумой свиньи. Потому что она распространилась сейчас очень широко – от самого юга до севера европейской части России. Если бы ветеринарная служба была единой, этого бы не случилось. А так мы потеряли огромное количество усилий, денег и, самое главное, до сих пор не можем решить эту проблему.

Получается, что ветеринарная служба субъектов Федерации вполне естественно ориентируется на того, кто платит деньги, то есть сам субъект. И возникают экономические коллизии, когда субъекту Федерации не выгодно закрывать какие-то поставки. Хотя с точки зрения обеспечения безопасности страны в целом это было бы целесообразно.

В нынешнем виде наша система не обеспечит контроля «от поля до прилавка» — сквозного контроля. Как это не парадоксально, наши соседи, я уж не говорю про Новую Зеландию, но наши ближайшие соседи создали такую систему. Начали в Прибалтике, Литве: создали сквозную систему, объединив необходимые службы вокруг национальной ветеринарной службы. И все, в общем- то, собирается действительно в один пакет. Тогда уже можно будет отследить безопасность по всей цепочке. Известны критические точки, где возможны особо высокие риски и они контролируются.

Украина в прошлом году создала такую же систему. Ну а мы пока не можем принять даже новый закон «О ветеринарии». Хотя это не единственный закон. Нужен новый закон о зерне, закон о карантине растений и т.д. Т.е. нам нужно создавать новое правовое поле.

 

Редакция: Почему мы не можем принять закон «О ветеринарии»?

Алексеенко: Он до сих пор обсуждается, и потом слишком велики разногласия участников процесса. Например, некоторые люди считают, что государственный контроль вообще не нужен. Зачем нам контролировать, скажем, семена? Пусть производители сами отвечают. Но дело в том, что никто никогда не привлечет производителя семян, хотя бы по одной простой причине: вы, когда сажаете семена на даче, вы же никогда не сохраните этот пакетик. А если и сохраните, а у вас ничего не взойдет, то вы не докажете ничего. Производитель скажет: «А может, вы не поливали? Или может птицы склевали? Вы все неправильно сделали». Поэтому эти идеи показали свою неработоспособность, кстати, и в европейском кризисе.

 

Редакция: Часто в сообщениях СМИ и выступлениях официальных лиц возникает понятие «проверка». Что это за проверка, кем и в каком случае она производится?

Алексеенко: Это понятие важно дифференцировать. Важно говорить о том, что именно и для чего проверяется. Скажем продукция, которая приходит сюда, проверяется на наличие тех или иных факторов риска.

Мы не можем проверять абсолютно всю продукцию. Поэтому мы оцениваем степень риска. Допустим, мы знаем, что из этого региона велика опасность того-то и того-то. Мы проверяем именно на это. Потому что проверить абсолютно все на все факторы риска не возможно.

Проверки, производимые нашей лабораторией, — это один вид проверок. Очень много в этом отношении дает активный мониторинг. С помощью мониторинга мы выстраиваем для себя из этих кусочков очень четкую картину, знаем, чего ожидать.

Другой вид проверки – это проверка предприятий, которые поставляют нам продукцию – этот тоже дает очень много. Мы видим, способно ли предприятие выполнять наше законодательство и даже знает ли оно о нем. Потому что были случаи, и они не такие редкие, когда нам давали гарантии, что вот эти предприятия выполняли требования и России, и Таможенного союза, но оказывалось, что они даже не знали этих требований.

Мы проверяем и работу ветеринарных служб разных стран. Теперь уже как член ВТО мы будем проводить и аудит системы обеспечения безопасности. Такие аудиты проводил и Евросоюз здесь в России.

 

Редакция: В  Германии ту еду, в которой была найдена ДНК конины раздать бедным. Что случится с обнаруженными у нас австрийскими сосисками?

Алексеенко: Это очень неоднозначное предложение. Кстати, с таким же предложением уже выступили в Финляндии. С одной стороны, помогают действительно неимущим людям, которых в Европе тоже не мало, а с другой стороны, конечно, это своего рода издевательство. Получается, то, что основной истеблишмент отвергает, будут доедать остальные. Более того, эти продукты представляют опасность. Это очень своеобразный дар.

Сосиски, обнаруженные в России, будут уничтожены. У нас такой принцип: если партия изымается, то она тут же должна уничтожаться. Иногда мы сами отслеживаем процесс уничтожения. Иногда просто ставим в известность Роспотребнадзор, чтобы они занимались уже уничтожением, утилизацией.

 

Редакция: На обнаружение  ДНК конины все страны отреагировали  примерно одинаково. Как получилось, что мы настолько разошлись во мнении с США о вреде рактопамина?

Алексеенко: Это абсолютно естественно, что у нас разные точки зрения на эту проблему. Дело в том, что само аграрное производство Соединенных Штатов строится именно на таких не совсем биологических методах получения сверхприбыли.

Но в неприятии рактопамина мы не одиноки. Это и Евросоюз, и Китай, и многие другие страны мира. 160 стран мира не применяют рактопамин — запрещают его применение, и только 27 – разрешают.

Запрет официально введен с этого года. А мы предупредили американцев о том, что мы его введем, и не только американцев, но и три другие страны, которые активно его применяют, в которых разрешено их применять по законодательству. Это Канада, Мексика и Бразилия.

Мы требовали того же, что они делали в отношении Евросоюза.  Они производят продукцию, свободную от рактопамина и сертифицируют ее. Но США не хотят этого делать. И здесь дело не только в том, что они боятся потерять эти 10-15 % дополнительной прибыли, получая ее от продукции, которую поставляли бы в Россию, но и на том, что они ведут экспансию, скажем, фармацевтическую, на международном рынке. Точно так же, как и генную инженерию. И для них неприятие нами рактопамина, причем, громогласное, это очень большой удар по компании Elanco, которая производит этот препарат, и которую поддерживает Правительство США.

Его производят уже несколько лет. Сначала применяли на свиньях, потом добавили крупный рогатый скот, а потом и индеек. Препарат фармацевтический, своего рода биохимическая отмычка к рецепторам гормонов. Т.е. это вещество изменяет обмен веществ. На единицу веса тратится меньше корма, чем раньше. Прибыль очень ощутима для фермеров. Это вещество к тому же относится к группе бета-адреностимуляторов. В медицине применяют аналог этого препарата при лечении некоторых видов бронхиальной астмы. Но намного больше применяют вещества прямо противоположного действия. Это бета-адреноблокаторы для больных, страдающих сердечнососудистыми заболеваниями. В нашей стране эти препараты применяют многие миллионы людей. Т .е. здесь мы напрямую рисковали бы здоровьем потребителей.

Американцы заявляют, что данные о вреде рактопамина якобы не подтверждены научно. Но в принципе мы можем и не проводить дополнительных исследований. EFSA (European Food Safety Authority) провело подробное исследование рактопамина и признало его вред. Именно поэтому Евросоюз его не применяет и запретил.

Это не единственный подобный препарат, но рактопамин используется сейчас очень активно. У нас запрещены все остальные препараты, которые стимулируют продуктивность. В США зарегистрированы препараты из стероидных гормонов. Мы их не применяли и применять не будем. Гормон роста  соматропин  тоже применяется в США. У нас запрещен.

Когда они давали свои сертификаты на ту продукцию, которую отправляли к нам, там написано ясно совершенно, что продукция соответствует нормам российского законодательства. Но как выяснилось в части продукции содержался рактопамин. А он не разрешен нашим законодательством. Т.е. здесь возникла ситуация, когда мы вынуждены отказать в доверии американской ветеринарной службе из-за неправильной сертификации

 

Редакция: Это обсуждение продолжается? Есть выход из сложившегося конфликта? 

Алексеенко: Дело в том, что здесь не было никакого обсуждения. А то, что мы слышим из Вашингтона – это заявление двух министров ,торговли и сельского хозяйства. Нас обвиняют в несоблюдении правил ВТО. Они требуют признания препарата. То же самое они могли бы требовать от Евросоюза или Китая, но почему-то не делают этого.

Когда мы вступали в ВТО, похоже, что наши западные партнеры рассчитывали на одно – что мы широко откроем свои границы для всего, что они решат поставлять. Видимо, они не ожидали того, что мы будем требовать соблюдения своих прав.